Дети в блокадном Ленинграде: просто воспоминания разных людей...

«К началу войны мне не исполнилось еще и 7 лет. В октябре 1941-го после бомбежки и ранения мама водила меня на перевязку в поликлинике на Красной улице. Всю дорогу она наставляла меня, что надо не плакать, когда медсестра будет снимать, а точнее отдирать старую повязку: „Стыдно плакать. Всем трудно, тяжело, больно, не только тебе, сожми кулачки и молчи“.

»… Горожане быстро съели все свои запасы в домах. Варили похлебку из плиток столярного клея… В городе исчезли все коши и собаки… Родные уходили на работу, а я оставалась одна в пустой квартире и лежала на кровати. Уходя, взрослые оставляли мне кружку с водой и маленький кусочек хлеба. Иногда за ним приходили крысы, я называла их «кисками»
".«Мы не знали другой жизни, не помнили ее. Казалось, что это и есть нормальная жизнь – сирена, холод, бомбежки, крысы, темнота по вечерам… Однако я с ужасом думаю, что должны были чувствовать мама и папа, видя, как их дети медленно движутся к голодной смерти. Их мужеству, их силе духа я могу только позавидовать.»


«Однажды в октябре мама взяла меня с собой в булочную за хлебом… Я вдруг увидела муляж булки в витрине и закричала, что хочу ее. Очередь стала объяснять мне, что это не настоящая „булка“ и есть ее нельзя, можно сломать зубы. Но я уже ничего не слышала, не понимала, я видела булку и хотела ее. Я начала вырываться, бросаться к витрине, со мной началась истерика…»
«Школы закрывались одна за другой, потому что учеников становилось все меньше. А ходили в школу в основном из-за того, что там давали тарелку супа. Помню переклички перед занятиями, на каждой из которых звучало - умер, умер, умер…»


«Мама призналась, что не могла смотреть в наши ввалившиеся глаза, и приглушив совесть, выловила однажды в подвале такого же голодного кота. И чтоб никто не видел, – тут же его и освежевала. Я помню, что еще долгие годы после войны мама приносила домой несчастных бездомных кошек, раненых собак, разных бесхвостых пернатых, которых мы вылечивали и выкармливали.»
У мамы пропало молоко, и Верочку нечем было кормить. Она умерла от голода в августе 1942 года (ей был всего 1 год и 3 месяца). Для нас это было первое тяжелое испытание. Я помню: мама лежала на кровати, у нее распухли ноги, а тельце Верочки лежало на табуретке, на глазки мама положила ей пятаки".


«С каждым днем есть хотелось все сильнее. В организме накапливался голод. Вот и сегодня, я пишу эти строчки, а мне так хочется есть, как будто я давно не ела. Это ощущение голода всегда преследует меня. От голода люди становились дистрофиками или опухали. Я опухла и мне это было забавно, я хлопала себя по щекам, выпуская воздух, хвастаясь, какая я пухлая».
«Из всей нашей густонаселенной коммуналки в блокаду нас осталось трое – я, мама и соседка, образованнейшая, интеллигентнейшая Варвара Ивановна. Когда наступили самые тяжелые времена, у нее от голода помутился рассудок. Каждый вечер она караулила мою маму с работы на общей кухне. „Зиночка, – спрашивала она ее, – наверное, мясо у ребеночка вкусное, а косточки сладенькие?“.
»Умирали люди прямо на ходу. Вез саночки - и упал. Появилось отупение, присутствие смерти рядом ощущалось. Я ночью просыпалась и щупала – живая мама или нет".


"… Мама оказалась в больнице. В итоге мы с братом остались в квартире одни. В какой-то из дней пришел отец и отвел нас в детский дом, который находился около училища Фрунзе. Я помню, как папа шел, держась за стены домов, и вел двоих полуживых детей, надеясь, что, может быть, чужие люди их спасут".


«Однажды на обед нам подали суп, а на второе котлету с гарниром. Вдруг сидящая рядом со мной девочка Нина упала в обморок. Ее привели в чувство, и она снова потеряла сознание. Когда мы ее спросили, что происходит, она ответила, что не может спокойно есть котлеты из мяса своего брата…… Оказалось, что в Ленинграде во время блокады ее мать зарубила сына и наделала котлет. При этом мать пригрозила Нине, что если она не будет есть котлеты, то ее постигнет та же участь.»
«Ко мне вышла сестра, посадила меня на скамейку и сказала, что мама недавно умерла. …Мне сообщили, что все трупы они увозят в Московский район на кирпичный завод и там сжигают. …Деревянный забор почти полностью разобрали на дрова, поэтому подойти к печам можно было довольно близко. Рабочие укладывали покойников на транспортер, включали машины, и трупы падали в печь. Создавалось впечатление, что они шевелят руками и ногами и таким образом противятся сжиганию. Я простояла в остолбенении несколько минут и пошла домой. Такое у меня было прощание с мамой».

«Первым умер от голода мой родной брат Леня - ему было 3 года. Мама на саночках отвезла его на кладбище, захоронила в снегу. Через неделю пошла на кладбище, но там валялись лишь его останки – все мягкие места были вырезаны. Его съели».
«Трупы лежали в комнате - не было сил их вынести. Они не разлагались. В комнате были промерзшие насквозь стены, замерзшая вода в кружках и ни крупинки хлеба. Только трупы и мы с мамой».
«Однажды наша соседка по квартире предложила моей маме мясные котлеты, но мама ее выпроводила и захлопнула дверь. Я была в неописуемом ужасе - как можно было отказаться от котлет при таком голоде. Но мама мне объяснила, что они сделаны из человеческого мяса, потому что больше негде в такое голодное время достать фарш».
«Дед сказал отцу, уходившему на фронт: „Ну что, Аркадий, выбирай – Лев или Таточка. Таточке одиннадцать месяцев, Льву шесть лет. Кто из них будет жить?“. Вот так был поставлен вопрос. И Таточку отправили в детский дом, где она через месяц умерла. Был январь 1942-го, самый трудный месяц года. Плохо было очень – страшные морозы, ни света, ни воды…»
«Однажды один из ребят рассказал другу свою заветную мечту - это бочка с супом. Мама услышала и отвела его на кухню, попросив повариху придумать что-нибудь. Повариха разрыдалась и сказала маме: „Не води сюда больше никого… еды совсем не осталось. В кастрюле одна вода“.От голода умерли многие дети в нашем саду - из 35 нас осталось только 11».

«Работникам детских учреждений пришло специальное распоряжение: „Отвлекать детей от разговоров и рассказов о пище“. Но, как ни старались это делать, не получалось. Шести- и семилетние детишки, как только просыпались, начинали перечислять, что им варила мама, и как было вкусно».

«Недалеко, на Обводном канале, была барахолка, и мама послала меня туда поменять пачку „Беломора“ на хлеб. Помню, как женщина там ходила и просила за бриллиантовое ожерелье буханку хлеба».
«Зима 1942 года была очень холодная. Иногда набирала снег и оттаивала его, но за водой ходила на Неву. Идти далеко, скользко, донесу до дома, а по лестнице никак не забраться, она вся во льду, вот я и падаю… и воды опять нет, вхожу в квартиру с пустым ведром, Так было не раз. Соседка, глядя на меня, сказала своей свекрови: „эта скоро тоже загнется, можно будет поживиться“
.»Помню февраль 1942 года, когда первый раз на карточки прибавили хлеба. В 7 часов утра открыли магазин и объявили о прибавке хлеба. Люди так плакали, что мне казалось, дрожали колонны. С тех пор прошел уже 71 год, а я не могу войти в помещение этого магазина".


«А потом весна. Из подтаявших сугробов торчат ноги мертвецов, город замерз в нечистотах. Мы выходили на очистительные работы. Лом трудно поднимать, трудно скалывать лед. Но мы чистили дворы и улицы, и весной город засиял чистотой».
«Когда в пионерский лагерь, где я оказался, приходила почта, это было великое событие. И мне пришло долгожданное письмо. Я открываю его и замираю. Пишет не мама, а моя тетя: „…Ты уже большой мальчик, и ты должен знать. Мамы и бабушки больше нет. Они умерли от голода в Ленинграде…“. Внутри все похолодело. Я никого не вижу и ничего не слышу, только слезы льются рекой из широко раскрытых глаз».
«Работала я в войну в семье одна. Получала по 250 граммов хлеба. Мама и старшая сестра со своей маленькой дочерью лишь по 125 граммов. Я худела, мама худела, племянница худела, а сестра пухла. Я в 17 лет весила немногим более 30 кг. Утром встанем, я каждому отрежу по полосочке хлеба, припасу по маленькому кусочку на обед, остальное - в комод… Снаряд весил 23-24 килограмма. А я маленькая, худенькая, бывало, чтобы снаряд поднять, сначала укладывала его на живот, потом вставала на цыпочки, на фрезерный станок ставила, потом заверну, проработаю, потом опять на живот и обратно. Норма за смену была 240 снарядов».

В истории нашего города есть период, трагические события которого коснулись почти каждой живущей ныне семьи. Это блокада Ленинграда.

От нас с Вами это очень далеко, но по книгам, фильмам и рассказам взрослых тоже знаете о страшной смертоносной войне с фашистами, которую наша страна выиграла в жестокой битве. Много лет тому назад, когда нас ещё не было на свете, была Великая Отечественная Война с фашистской Германией. Это была жестокая война. Она принесла много горя и разрушений. Беда пришла в каждый дом. Эта война была самым страшным испытанием для народа. Кто же напал на нашу страну?

В 1941 году на нашу Родину напала фашистская Германия. Война ворвалась в мирную жизнь ленинградцев. Город наш тогда назывался Ленинградом, а его жители - ленинградцами. В начале войны родилась замечательная песня. Она звала на борьбу народ: « Вставай, страна огромная!» И весь русский народ встал на защиту своей Родины!

Очень скоро враги оказались рядом с городом. Днем и ночью фашисты бомбили и обстреливали Ленинград. Полыхали пожары, падали на землю убитые. Гитлер не сумел захватить город силой, тогда он решил задушить его блокадой. Фашисты окружили город, перекрыли все выходы и входы в город. Наш город оказался в блокадном кольце.

Что такое блокада? Это осадное кольцо, в которое взяли город.город перестало поступать продовольствие. Отключили свет, отопление, воду… Наступила зима…Настали страшные, тяжелые блокадные дни. Их было 900…Это почти 2,5 года.

Город регулярно обстреливали с воздуха по 6-8 раз в сутки. И звучала воздушная тревога Когда люди слышали сигнал, то все прятались в бомбоубежище, и чтобы их успокоить по радио звучал звук метронома, который напоминал звук биения сердца, говорившим людям, что жизнь продолжается.

А что такое бомбоубежище? (Это специальные помещения под землёй, где можно было укрыться от бомбёжки)
Жизнь в городе становилась всё труднее. В домах не работал водопровод, от сильных морозов вода в нём замёрзла. Еле живые люди спускались на невский лёд за водой. На саночки ставили вёдра, бидоны и набирали воду из проруби. А потом долго, долго везли домой.

Норма хлеба снизилась в 5 раз, вот такой кусочек хлеба давали жителю блокадного Ленинграда- 125 грамм. И всё, больше ничего - только вода.
Дома не отапливались, не было угля. Люди в комнате ставили буржуйки, маленькие железные печурки, а в них жгли мебель, книги, письма, чтобы как- то согреться. Но даже в самые лютые морозы люди не тронули в городе ни одного дерева. Они сохранили сады и парки для нас с вами.
Вот дети, какое тяжелое испытание выпало Ленинградцам. До сих пор в этом городе сохранилось особое отношение к хлебу. Вам понятно почему?
-ответы детей: Потому, что город пережил голод. Потому что ничего, кроме кусочка хлеба в день не было. Правильно, потому, что только маленький кусочек хлеба спас много жизней. И, давайте, и мы будем всегда уважительно относиться к хлебу. Да, сейчас у нас всегда много хлеба на столе, он разный, белый и черный, но он всегда вкусный. И все вы должны помнить, что хлеб нельзя крошить, нельзя оставлять недоеденным.

Несмотря на такое тяжёлое время, работали детские сады, школы. И те дети, которые могли ходить, учились в школе. И это тоже был подвиг маленьких ленинградцев.

Ленинград продолжал жить и работать. Кто же работал в блокадном городе?
На заводах для фронта делали снаряды, танки, реактивные установки. Работали на станках женщины и даже школьники. Люди работали до тех пор, пока могли стоять на ногах. А когда не было сил дойти до дома, они оставались до утра здесь же на заводе, чтобы утром опять продолжить работу. А как ещё помогали взрослым дети? (Они тушили зажигалки сброшенные с фашистских самолётов. Тушили пожары, носили воду из проруби на Неве, потому что водопровод не работал. Стояли в очередях за хлебом, который давали по спец. карточкам. Помогали раненным в госпиталях, устраивали концерты, пели песни читали стихи, танцевали.

Давайте, сейчас исполним песню о Ленинградских мальчишках в память об их героических делах, ведь многие из них не дожили до наших дней, но память о них жива в наших сердцах.

Город продолжал жить. Блокада не могла остановить творческую жизнь города Работало радио, и люди узнавали новости с фронта. В труднейших условиях проходили концерты, художники рисовали плакаты, операторы снимали кинохроники.

Музыка звучала для воинов – ленинградцев. Она помогала людям бороться и оставалась с ними до самой победы.

Ленинградский композитор Д. Д. Шостакович в эту жестокую зиму написал Седьмую симфонию, которую назвал «Ленинградской. » Музыка рассказывала о мирной жизни, о нашествии врага, о борьбе и победе.

Эта симфония впервые прозвучала в блокадном Ленинграде, в большом зале Филармонии. Чтобы гитлеровцы не помешали концерту, наши войска вступили в бой с противником. И ни одного вражеского снаряда не упало тогда в районе Филармонии.

Зима голодно, холодно. Хлеб давали по карточкам, но его было очень мало и многие умирали от голода. В городе оставалось много детей и только одна дорога, по которой можно было вывести больных, детей, раненых и привести муку и крупу. Где проходила эта дорога? Эта дорога проходила по льду Ладожского озера. Ладога стала спасением, стала «Дорогой жизни» А почему она так называлась? К весне поездки по льду стали опасными: часто машины шли прямо по воде, иногда проваливались, и водители снимали дверцы кабины, чтобы успеть выскочить из тонущего грузовика…
звучит песня « Ладога»

В январе наши войска перешли в наступление. 4,5 тысячи орудий обрушили смертоносный удар на врага. И вот пришел этот час. 27 января 1944 года советские войска прогнали фашистов с Ленинградской земли. Ленинград был освобождён от блокады.

В честь победы в городе был праздничный салют. Все люди вышли из своих домов и со слезами на глазах смотрели на салют.

900 дней и ночей боролся наш город и выстоял и победил.
Каждый день отделяет нас от тех суровых военных лет. Но каждый должен знать и помнить подвиг защитников В память о павших в те дни, на Пискарёвском кладбище, у братских могил горит вечный огонь. Люди приносят цветы и молчат, думая о тех, кто совершил беспримерный подвиг в борьбе с фашистами, о тех, кому мы обязаны мирной жизнью.

Прошло уже очень много лет с тех пор, но нельзя забывать о той войне, чтобы она никогда не повторилась.

Поэтому и собрались мы с вами, чтобы вы услышали об этом подвиге Ленинграда и Ленинградцев

Итак, дорогие друзья, мы немного с вами поговорили, вспомнили о тех страшных днях! А теперь, давайте представим, мы с вами, это те самые войска, которые не давали фашистам взять наш город Ленинград!

Посмотрите на игровое поле!

5 команд - Давайте представимся

Сейчас мы с вами все находимся на самой главное линии – на передовой! Каждая команда отмечена своим цветом (картинкой) И наша с вами задача – Не пустить врага к городу!

Как же мы будем это делать?

По очереди каждой команде я буду задавать вопросы. На первой линии – они самые самые сложные. . Если вы даете правильный ответ – то остаетесь на этой первой линии, если нет – то отходите назад. И на второй линии вопросы будут уже проще. И чем ближе вы к Ленинграду, тем меньше на вас будут нападать «Враги»

Если вдруг, вы уже оказались на последней 4 линии, и дальше отходить вам некуда, то это не страшно! Вы будете помогать тем войскам, которые еще держат оборону!

Готовы? Тогда В Бой!

Да, блокада осталась в памяти как время, когда было темно, как будто не было дня, а только одна очень длинная, тёмная и ледяная ночь. Но среди этой тьмы была жизнь, борьба за жизнь, упорная, ежечасная работа, преодоление. Каждый день надо было носить воду. Много воды, чтобы стирать пелёнки (это теперь памперсы). Эту работу нельзя было отложить на потом. Стирка была каждодневным делом. По воду ходили сначала на Фонтанку. Это было не близко. Спуск на лёд был левее моста Белинского – напротив Шереметьевского дворца. До рождения девочки мы ходили с мамой вместе. Потом мама за несколько походов приносила необходимое количество воды. Для питья вода из Фонтанки не годилась, туда в то время выходили канализационные стоки. Люди говорили, что в проруби видели и трупы. Воду надо было кипятить. Потом на нашей улице Некрасова у дома номер один вывели из люка трубу. Из этой трубы вода текла всё время, днём и ночью, чтобы не замёрзла. Образовалась огромная наледь, но зато вода стала близко. Из нашего окна было видно это место. На замороженном стекле можно было дыханием отогреть круглую дырочку и смотреть на улицу. Люди брали воду и медленно несли её – кто в чайнике, кто в бидончике. Если в ведре, то далеко не полном. Полное ведро было не по силам.

На проспекте Непокорённых на стене одного из новых домов установлен памятный медальон, где изображена женщина с ребёнком на руке и с ведром в другой. Ниже к стене дома приставлена бетонная получаша, а из стены торчит кусок водопроводной трубы. Видимо, это должно было символизировать существовавший здесь в блокаду колодец. При застройке нового проспекта его убрали. Товарищи, что делали этот памятный знак, конечно, не испытали блокады. Памятная доска – символ. Он должен вобрать в себя самое характерное, передать главное ощущение, настроение, заставить человека задуматься. Изображение на рельефе неинтересно и нетипично. В блокадные годы такая картина была просто невозможна. Нести ребёнка, одетого в пальто и валенки на одной руке, да ещё и воду, пусть даже и неполное ведро… А нести надо было не по расчищенному асфальту, а по неровным, протоптанным среди огромных сугробов тропинкам. Снег тогда никто не расчищал. Печально, что наши дети и внуки, глядя на этот невыразительный рельеф, не увидят в нём того, что он должен был бы отразить. Не увидят, не почувствуют и не поймут ничего. Подумаешь, брать воду не из крана в квартире, а на улице – как в деревне! Этот медальон и сейчас, когда ещё живы люди, пережившие блокаду, никого не трогает.

За хлебом надо было ходить на угол улицы Рылеева и Маяковского и стоять очень долго. Это я помню ещё до рождения девочки. По карточкам хлеб выдавали только в том магазине, к которому человек был «прикреплён». Внутри магазина темно, горит коптилка, свеча или керосиновая лампа. На весах с гирьками, какие увидишь теперь, может, в музее, продавщица взвешивает кусочек очень внимательно и медленно, пока чашки весов не замирают на одном уровне. 125 граммов должны быть выверены точно. Люди стоят и терпеливо ждут, ценен каждый грамм, никто не хочет потерять и доли этого грамма. Что такое грамм хлеба? Это знают те, кто получал блокадные граммы. Какая мелочь – грамм, по мнению многих ныне живущих. Теперь таких кусочков, как тот, единственный, что выдавался на сутки, можно съесть два-три с одним только супом, да ещё намазав их маслом. Тогда, один на сутки, который в столовой берут за копейку и без сожаления бросают. Вспоминается, как после войны в булочной женщина пробовала вилкой буханки хлеба и громко с неудовольствием восклицала: «Чёрствый хлеб!». Мне было очень обидно. Понятно, она не знает, что такое 125 или 150 граммов на сутки. Хотелось крикнуть: «Но хлеба много! Сколько хочешь!». Не помню, когда точно, но был в Ленинграде такой период, когда в столовой бесплатно стоял на столах нарезанный хлеб. В булочной можно было без продавца взять хлеб и идти платить в кассу. Мало кто помнит этот небольшой сказочный период такого доверия к людям.

Обидно бывало, если в 125 граммах попадалась верёвка. Однажды попалось, что-то подозрительное, как мне показалось – мышиный хвост. Вот тогда-то мы попробовали поджарить наш кусочек на олифе, поставив на угли в печурку игрушечную сковородку. Неожиданно олифа вспыхнула и, хотя на огонь набросили тряпку, хлеб превратился почти в уголь. О составе блокадного хлеба писали много. Самым любопытным в рецепте кажется мне «обойная пыль». Трудно представить, что это такое.

Пока мамы не было, а мой Светик спала, я читала. Закутавшись поверх пальто ещё и в одеяло, я устраивалась у стола. Перед коптилкой открывала огромный том Пушкина. Читала всё подряд, многого не понимала, но увлекал ритм и мелодии пушкинских строк. За чтением есть хотелось меньше, уходил страх одиночества и опасности. Как будто не существовало ни пустой промороженной квартиры, ни высокой темной комнаты, где на стенах пугающе шевелилась моя бесформенная тень. Если очень уж замерзала, или уставали глаза – ходила по комнате, убирала пыль, щипала лучину для печки, растирала в мисочке еду для сестрёнки. Когда мамы не было, всегда шевелилась мысль – что я стану делать, если она не вернётся совсем? И я смотрела в окно, надеясь увидеть маму. Видна была часть улицы Некрасова и часть улицы Короленко. Всё завалено снегом, среди сугробов узкие тропинки. С мамой я не говорила о том, что видела, так же как и она не рассказывала мне, что приходилось ей видеть за стенами нашей квартиры. Надо сказать, что и после войны эта часть улицы оставалась для меня холодной и неприютной. Какие-то глубинные ощущения, впечатления прошлого до сих пор заставляют меня обходить этот участок улицы стороной.

Редкие прохожие. Часто с саночками. Полуживые люди везут на детских санках мёртвых. Поначалу было страшно, потом ничего. Видела, как человек свалил завернутый в белое труп в снег. Стоял, стоял, а потом пошёл с санками назад. Снег заносил всё. Я старалась запомнить, где под снегом мертвец, чтобы потом, когда-то потом, не ступать по страшному месту. Видела в окно, как упала на углу Короленко лошадь, тащившая какие-то сани (это где-то в декабре сорок первого). Подняться она не могла, хоть два дядьки и пытались ей помочь. Они даже отцепили сани. Но у лошади, как и у них, уже не было сил. Стало темно. А на утро лошади не было. Снег заносил тёмные пятна на месте, где была лошадь.

Всё было ничего, пока ребёнок спал. Всякий раз при грохоте взрывов я взглядывала на сестрёнку – только бы подольше спала. Всё равно наступал момент, и она просыпалась, начинала пищать и ворошиться в своём одеяле. Я могла её развлекать, качать, изобретать что угодно, только бы она не плакала в холодной комнате. Что мне категорически было запрещено – так это разворачивать толстое одеяло, в которое она была упакована. Но кому понравится лежать в мокрых пелёнках по многу часов? Мне надо было следить, чтобы Светка не вытащила из одеяла ни руку, ни ногу – холодно. Часто мои старания плохо помогали. Начинался жалобный плач. Хоть силёнок было немного, но бывало, что ей удавалось вытащить ручонку из одеяла. Тогда плакали мы вместе, а я закрывала и закутывала Светку, чем могла. И ещё её надо было кормить в назначенные часы. Соски у нас не было. С первого дня девочку кормили из ложечки. Это целое искусство – вливать по капле еду в ротик, который умеет только сосать, и при этом не пролить ни капли драгоценной пищи. Мама оставляла еду для сестрёнки, но всё это было холодное. Печку в мамино отсутствие разжигать не разрешалось. Оставленное в маленьком стаканчике молоко я грела в ладошках или, что было очень неприятно, прятала холодный стаканчик под одежду, поближе к телу, чтобы еда стала хоть немножечко теплее. Потом, стараясь сохранить тепло, сжимала стаканчик в одной ладони, другой из ложечки кормила сестрёнку. Зачерпнув каплю, дышала на ложку, надеясь, что от этого еда потеплеет.

Бывало, если Светку не удавалось успокоить, я всё же разжигала печурку, чтобы скорее согреть еду. Ставила стаканчик прямо на печку. В качестве топлива использовала свои довоенные рисунки. Я всегда любила рисовать, а мама складывала рисунки и хранила. Пачка была большая. Все они так потихоньку и были израсходованы. Отправляя в огонь очередной листок, всякий раз давала себе обещание – вот кончится война, будет у меня много бумаги, и я снова нарисую всё, что сейчас горит в печурке. Больше всего было жаль листа, где были нарисованы развесистая бабушкина берёза, густая трава, в ней цветы, много грибов и ягод.

Сейчас мне самой кажется загадкой, как я не съедала еду, оставленную для Светы. Признаюсь, что пока кормила её, два-три раза дотрагивалась языком до вкусной ложечки. Помню и стыд ужасный, который испытывала при этом, как будто все видят мой плохой поступок. Между прочим, всю оставшуюся жизнь, где бы я ни была, мне всегда казалось, что мама меня видит и знает, что я всегда должна поступать по совести.

Когда возвращалась мама, как бы она ни устала, она торопила меня разжигать печурку, чтобы скорее перепеленать ребёнка. Эту операцию мама проделывала очень быстро, можно сказать, виртуозно. У мамы всё было продумано, она раскладывала то, что потребуется, в определённой последовательности. Когда разворачивали одеяло и клеёнку, в которую ребёнок был обёрнут полностью – вверх столбом шёл густой пар. Девочка была мокрая, как говорится, по уши. Ни одной сухой ниточки. Вынимали её как из огромного мокрого компресса. Сбросив всё мокрое в таз, прикрыв Светика сухой, подогретой у печки пелёнкой, мама удивительно быстро обмазывала всё тельце её тем самым подсолнечным маслом, чтобы не было опрелости от постоянного лежания в мокром и без воздуха.

Светочка не имела возможности свободно двигаться. Свобода подвигаться бывала, только когда её купали. Мыли мы девочку хорошо, если раз в неделю. По тем временам это было сложное и тяжёлое мероприятие, отнимавшее у мамы последние силы. Нужно было много воды, которую необходимо было не только принести, но потом ещё и вынести во двор. Когда маме удавалось раздобыть где-нибудь дров, подольше топили железную печурку, на которой грелись кастрюльки с водой. Устраивали полог из одеял – как бы палатку, чтобы тепло не уходило вверх. На табуретку ставили большой таз, в нём купали Светку. Здесь же под пологом насухо вытирали. Если не было обстрела или тревоги – давали побольше побарахтаться на свободе, мама делала сестрёнке массаж и гимнастику. Перед тем как снова завернуть в пелёнки, клеёнки и одеяло, девочку снова тщательно обмазывали заветным подсолнечным маслом. Мы могли что-то жарить на олифе, разводить столярный клей, варить кусочки какой-то кожи, но это масло было неприкосновенно.

Потом я кормила сестрёнку, а маме доставалась снова вся тяжёлая работа. Надо было всё убрать, всё постирать и вынести грязную воду. Как мама стирала пелёнки? Её руки скажут об этом больше, чем слова. Знаю, что стирала она в холодной воде, чаще, чем в тёплой. В воду добавляла марганцовку. Развесив все тряпки вымерзать в промороженной кухне, мама долго отогревала онемевшие красные руки и рассказывала, как зимой в деревнях полощут бельё в проруби, словно утешала себя. Когда основная часть воды вымерзала, пелёнки досыхали уже в комнате. Сами мы мылись редко, да и то по частям. Мама не хотела обрезать мои толстые косы и после мытья прополаскивала волосы в воде с несколькими каплями керосина. Боялась вшей и при каждой возможности грела тяжелый утюг, чтобы прогладить наше бельё. Как просто всё кажется сейчас, а тогда для любого дела требовалось собрать силы и волю, надо было заставить себя не сдаваться, каждый день делать всё, что возможно, чтобы выжить и при этом остаться человеком.

У мамы во всём был строгий распорядок. Утром и вечером она выносила помойное ведро. Когда перестала действовать канализация, люди выносили вёдра и сливали всё на крышку канализационного люка. Там образовалась гора нечистот. Ступени лестницы чёрного хода местами обледенели, ходить было трудно. Каждое утро мама заставляла меня вставать. Заставляла своим примером. Надо было быстро одеться. Мама требовала если уж не умыться, то хотя бы провести по лицу мокрыми руками. Зубы надо было чистить, когда на печке согревалась вода. Мы спали в одежде, снимали только тёплые вещи. Если вечером была возможность согреть на печке утюг, то на ночь клали его в постель. Вылезать утром из-под всех одеял в холод, когда вода в ведре на ночь замерзала, было ужасно. Мама требовала, чтобы с вечера все вещи лежали по порядку. Порядок помогал не растерять ночное тепло и быстро одеться. Ни раз за всё время войны мама не разрешила мне подольше остаться в постели. Наверное, это было важно. Тяжело нам всем, холодно одинаково, голодно тоже одинаково. Мама обращалась со мной как с равной во всём, как с другом, на которого можно положиться. И это осталось навсегда.

Несмотря на истощение, постоянную опасность, я ни разу не видела, чтобы мама испугалась или плакала, опустила бы руки и сказала: «Не могу больше!». Она упрямо делала каждый день всё, что могла, что необходимо, чтобы прожить этот день. Каждый день с надеждой, что завтра должно стать легче. Мама часто повторяла: «Надо двигаться, кто залёг в постель, кто без дела – тот умер. Дело всегда найдётся, и всегда можно найти причину, чтобы его не делать. Чтобы жить – надо работать». Чего не помню совсем – это того, что мы ели в первую блокадную зиму. Порой кажется, что и вовсе не ели. Думается, что моя мудрая мама сознательно не заостряла внимания на еде. Но еда для сестрёнки была чётко отделена от того, что ели мы сами.

В своей зелёной тетрадочке мама записала, что все её корочки и сушёные очистки от картошки в декабре уже кончились. Тема пищи нами молча обходилась. Еды нет, нет у всех, кто остался в Ленинграде. Зачем просить то, чего нет? Надо читать, что-то делать, помогать маме. Помню, уже после войны, в разговоре с кем-то мама сказала: «Спасибо Линочке, она никогда не просила у меня есть!». Нет, однажды я очень даже просила променять отцовские хромовые сапоги на стакан нечищеных грецких орехов, которые громко расхваливал на толкучке какой-то человек. Сколько их было в гранёном стакане? Штук пять или шесть? Но мама сказала: «Нет, это уж слишком бесстыдно». Она ненавидела толкучие рынки, не умела ни продать, ни купить. И меня, наверное, взяла с собой для храбрости. На толкучке можно было купить многое, даже обжаренные котлеты. Но когда в сугробах видишь трупы – приходят разные мысли. Собак, кошек и голубей давно уже никто не видел.

В декабре 1941 года кто-то приходил к нам на квартиру и предлагал маме уехать из Ленинграда, говорил, что остаться с двумя детьми – верная гибель. Может быть, мама и думала об этом. Она видела и знала о происходящем больше меня. В один из вечеров мама сложила и увязала в три пакета то, что могло понадобиться в случае эвакуации. Утром куда-то ходила. Вернулась, молчала. Потом твёрдо сказала: «Никуда мы не поедем, остаёмся дома».

После войны мама рассказывала брату, как в эвакуационном пункте ей подробно объяснили, что ехать надо через Ладогу, возможно, на открытой машине. Путь опасен. Случается, что приходится идти пешком. Сколько часов или километров, никто заранее не сказать не может. Если честно – то одного из детей она потеряет (т.е. один погибнет). Мама не хотела терять никого, не знала, как потом жить. Ехать она отказалась.

Мама стала донором. Наверное, нужна была смелость, чтобы решиться в таком ослабленном состоянии отдавать кровь. После сдачи крови доноров не сразу отпускали домой, а давали что-то поесть. Несмотря на строгий запрет, мама что-то утаивала из еды и приносила домой. Очень регулярно она сдавала кровь, иногда чаще, чем разрешалось. Она говорила, что её кровь самой лучшей группы и годится всем раненым. Мама была донором до конца войны.

Вспоминается, как в одной из последних регистраций блокадников (на Невском 102 или 104) женщина средних лет держала в руках наши документы, где было удостоверение о медали «За оборону Ленинграда» и документ почётного донора, но, услышав, что мама стала донором в декабре 1941 года или в январе 1942 года, обвинила меня во лжи: «Какой донор! У неё же маленький ребёнок! Зачем вы лжёте!». Я забрала бумаги. Пережили блокаду, проживём и теперь. После блокады я ничего не боюсь.

А кто тогда спрашивал? Пришёл человек. Кровь была нужна. Нужна была и пища. Донорам давали рабочую карточку.

Когда мамы не было дома и ответственность за всё ложилась на меня, во мне поселялся страх. Многие, может, и воображаемые, но один вполне реальный. Это были стуки в дверь. Особенно боялась, когда стучали с чёрного хода. Там дверь была закрыта на длинный огромный крюк. Для плотности в ручку двери всовывали полено. Если потрясти дверь – полено выпадало, и крюк можно было открыть через щель. Услышав стук, я не сразу выходила из комнаты, сначала прислушивалась – может, постучат и уйдут. Если продолжали стучать, с ужасом выходила в ледяной коридор, бесшумно подкрадывалась к двери. Придумывая, как мне изобразить, что в квартире много людей. Если спрашивала, то старалась – басом. Не открывала, когда молчали, не открывала, когда просили открыть, не открывала даже дежурным, обходившим «живые» квартиры после особенно сильных обстрелов. Открывала я только одной тёте Тане – младшей маминой сестре. Она приходила редко, была очень слаба и страшна на вид. Совсем недавно молодая, красивая и весёлая, она была теперь как тень, чёрная, с торчащими скулами, вся в чём-то сером. Таня очень медленно входила в комнату и стояла какое-то время. Она не могла отвести глаз от маленького мешочка из марли, в котором висели у печки кусочки сахара, купленного когда-то деду: «Линочка, дай мне один кусочек! Только один, и я уйду».

Таня для меня – вторая мама. Я чувствовала себя предателем с одной стороны, благодетелем – с другой, а проще сказать, – обманщиком, так как не решалась сказать маме, что даю Тане сахар. Я и до сих пор не сказала. Мне было неизвестно, считала мама эти кусочки или нет… Меня до сих пор бросает в краску от мысли, что моя мама, может быть, думала, будто я одна в её отсутствие ела этот сахар. Тошно, что не могла сказать правду. Наверняка мама не стала бы меня корить за доброе дело.

Однажды к нам в квартиру постучал управдом. Мама открыла и впустила тёмного человека в пальто и ушанке почему-то с полотенцем на шее вместо шарфа. Управдом спрашивал, сколько нас и сколько у нас комнат? Нас сейчас было трое, а комната всегда одна.

– Ведь вам тесно! Давайте, я запишу за вами ещё комнату или две. Мне только надо один килограмм хлеба!

– Как же можно такое? Ведь люди вернутся!

– Никто не вернётся, уверяю вас, никто не вернётся. Мне только один килограмм хлеба!

– Нет у нас хлеба. Если мы умрём – зачем нам комната? Если мы выживем – нам будет стыдно смотреть людям в глаза. Лучше уходите.

Когда после войны нас стало в комнате шестеро и было действительно тесно и неудобно, мы с улыбкой вспоминали предложение управдома. Как просто могли мы получить комнату или две! Был бы только килограмм хлеба, и ещё не мешала бы совесть (между прочим, после войны была норма в три квадратных метра жилья на одного человека). Когда у нас в доме провели центральное отопление, мы убрали нашу кафельную печь, и на каждого из нас стало по три метра и двадцать сантиметров. Но нас немедленно вычеркнули из очереди на улучшение жилья.

Из всех блокадных лет запомнился только один Новый год – это самый первый. Наверное, именно потому, что он был первый без красивой ёлки с конфетами, орехами, мандаринами и блестящими огоньками. Ёлку заменила мне высохшая хризантема, которую украсила я бумажными цепочками и клочками ваты.

По радио выступала Ольга Берггольц. Я не знала тогда, что это наша ленинградская поэтесса, но голос её, с характерной интонацией, как-то затронул и заставил внимательно слушать то, что она говорила. Медленно и спокойно звучал её голос: «Мне надо говорить вам, какой он, этот год…». Дальше запомнились стихи. Кажется, так: «Товарищ, нам выпали горькие, трудные дни, грозят нам и годы, и беды. Но мы не забыты, мы не одни, и это уже победа!». Уже после смерти Ольги Федоровны, на Итальянской улице при входе в здание радиокомитета, справа, установили памятную стелу. Жаль, что мало кто знает об этом памятнике. Теперь там решётка, да и памятник, похоже, другой.

В маминых тетрадных листочках есть такой кусочек: «Несмотря на ужасы блокады, постоянные обстрелы и бомбёжки, залы театра и кино не пустовали». Оказывается, мама в этой страшной жизни умудрилась пойти в филармонию. «Не могу точно сказать, когда это было. Скрипачка Баринова давала сольный концерт в Большом зале. Мне посчастливилось туда попасть. Зал не отапливался, сидели в пальто. Было темно, только каким-то необычным светом была подсвечена фигура артистки в красивом платье. Было видно, как она дышала на свои пальцы, чтобы хоть немножко их согреть».

В нашем доме в блокаду оставались четыре семьи, неполных, конечно. В первой квартире на втором этаже жили двое стариков – Левковичи, во второй квартире – шумная полная женщина Августинович. Она работала на одном из заводов и редко бывала дома. В третьей квартире оставались мы с мамой и сестрёнкой. Наверху в квартире 8 жила семья из трёх человек – Припутневичи. У них была великолепная собака – пинчер. Кормить собаку было нечем, а смотреть на голодное животное… Хозяин сам застрелил свою собаку в нашем дворе из охотничьего ружья. Со слезами её съели до последнего кусочка. Потом они, видимо, всё-таки уехали.

Левковичи из первой квартиры казались мне стариками. Дети их, наверное, были в армии. Жили они в этой квартире с незапамятных времён, а теперь занимали там две комнаты. Одна выходила на южную сторону, на улицу Некрасова – самую опасную при обстрелах. Другая была тёмная и смотрела окнами в наш двор-колодец, куда, по общему убеждению, снаряд или бомба могли залететь только в том случае, если спустить их точно сверху по вертикали. У Левковичей был самовар. Чем его топили – не знаю, но он у них всегда был тёплый и немножко заменял печку в главной светлой комнате, обставленной массивной резной мебелью. На одной стене в тёмной овальной раме висело зеркало, а напротив, в такой же раме, – большое старинное фото, где хозяева были молодые и очень красивые.

Самовар часто собирал возле себя немногочисленных обитателей нашего дома. С ним связаны воспоминания о тепле, уютных стариках, о том, что их тёмная комната часто заменяла всем бомбоубежище. Если приходили попить кипяточку, каждый приносил с собой, что у него было из съестного.

Уже после войны, когда училась в СХШ , возвращаясь как-то домой, вижу перед парадной нашего дома грузовик. Какие-то люди выносят старые вещи и забрасывают в кузов. Поднимаюсь по лестнице, вижу – это из первой квартиры. В голове пронеслось: «Значит, Левковичи умерли, и люди всё выбрасывают». В руках у грузчика знакомый самовар. Спрашиваю:

– Куда вы всё несёте?

– На свалку везём!

– Отдайте мне этот самовар!

– Трёшку давай!

– Я сейчас!

Бегу наверх, кричу:

– Мне три рубля, скорее!

Потом лечу вниз, и самовар у меня в руках. И стоит теперь у меня дома эта память о блокаде и добрых стариках.

Победитель всероссийского конкурса « Самая востребованная статья месяца» ФЕВРАЛЬ 2018

Задачи:
Воспитательные:
- воспитывать чувства патриотизма, любви к Родине;
- воспитание уважительного отношения к защитникам отечества, ветеранам;
-воспитание гражданина и патриота своей страны, формирование нравственных ценностей;
-обогащать нравственно-эстетический опыт воспитанников.
Развивающие:
- развивать у детей интерес к истории своей страны;
-развивать память, внимание и наблюдательность.
-развитие монологической речи, речевого слуха, зрительного внимания.- учить Образовательные:
-расширять представления детей о родном городе.

Активизировать знания воспитанников об одном из этапов истории своего города;
- расширять и закреплять понятия «блокада», «прорыв блокады», «кольцо блокады»;
-формировать систему ценностей на примере подвига ленинградцев в период блокады
- эмоционально воспринимать музыку героического характера.
Предварительная работа:
- чтение художественных произведений по теме
- слушание песен и музыки военных лет,
- слушание и разучивание стихотворений о блокадном городе,
- выставка рисунков.

Материалы: Ноутбук, мультимедийный проектор, подборка фото видеоматериалов по теме «блокада» – сайт 900 idr.net/kartinki/istori, выставка рисунков и плакатов, костюмы.
Технологии:
Здоровье сберегающая
Развивающего обучения.
Игровая
Проблемного обучения
Место проведения музыкальный зал.

Дети входят в зал под музыку марша « Славянки». Делая круг, садятся на стулья

Здравствуйте ребята, Вы знаете, по какому поводу мы с вами собрались?
Сегодня мы поговорим о блокадном Ленинграде. Хоть вы еще маленькие, но по книгам, фильмам и рассказам взрослых тоже знаете о страшной смертоносной войне с фашистами, которую наша страна выиграла в жестокой битве. Много лет тому назад, когда нас ещё не было на свете, была Великая Отечественная Война с фашистской Германией. Это была жестокая война. Она принесла много горя и разрушений. Беда пришла в каждый дом. Эта война была самым страшным испытанием для народа.
Кто же напал на нашу страну?

В 1941 году на нашу Родину напала фашистская Германия. Война ворвалась в мирную жизнь ленинградцев. Город наш тогда назывался Ленинградом, а его жители - ленинградцами. В начале войны родилась замечательная песня. Она звала на борьбу народ: « Вставай, страна огромная!» И весь русский народ встал на защиту своей Родины!
Звучит фонограмма песни «Вставай страна огромная»

Очень скоро враги оказались рядом с городом. Днем и ночью фашисты бомбили и обстреливали Ленинград. Полыхали пожары, падали на землю убитые. Гитлер не сумел захватить город силой, тогда он решил задушить его блокадой. Фашисты окружили город, перекрыли все выходы и входы в город. Наш город оказался в блокадном кольце.

Что такое блокада? Это осадное кольцо, в которое взяли город.

Проводится игра: собери картинку «Танк» и «Самолёт»

Но жители Ленинграда, ленинградцы – мужчины, женщины, пожилые люди, дети, проявляли стойкость и мужество, и всеми силами поднялись на защиту города.

Ребёнок:

В город перестало поступать продовольствие. Отключили свет, отопление, воду… Наступила зима…Настали страшные, тяжелые блокадные дни. Их было 900…Это почти 2,5 года.

Город регулярно обстреливали с воздуха по 6-8 раз в сутки. И звучала воздушная тревога

Запись воздушной тревоги

Когда люди слышали такой сигнал, то все прятались в бомбоубежище, и чтобы их успокоить по радио звучал звук метронома, который напоминал звук биения сердца, говорившим людям, что жизнь продолжается.

А что такое бомбоубежище? (Это специальные помещения под землёй, где можно было укрыться от бомбёжки)
Жизнь в городе становилась всё труднее.

Ребёнок
В войну солдаты город защищали,
Чтоб жить в родной Отчизне мы могли.
За нас с тобою жизнь они отдали,
Чтоб в мире больше не было войны.

Ребёнок
Кружился снег, а город наш бомбили.
Была тогда жестокая война.
Защитники фашистов победили,
Чтоб мирной стала каждая зима!

В домах не работал водопровод, от сильных морозов вода в нём замёрзла. Еле живые люди спускались на невский лёд за водой. На саночки ставили вёдра, бидоны и набирали воду из проруби. А потом долго, долго везли домой.

Норма хлеба снизилась в 5 раз, вот такой кусочек хлеба давали жителю блокадного Ленинграда- 125 грамм. И всё, больше ничего - только вода.
Дома не отапливались, не было угля. Люди в комнате ставили буржуйки, маленькие железные печурки, а в них жгли мебель, книги, письма, чтобы как- то согреться. Но даже в самые лютые морозы люди не тронули в городе ни одного дерева. Они сохранили сады и парки для нас с вами.
Вот дети, какое тяжелое испытание выпало Ленинградцам. До сих пор в этом городе сохранилось особое отношение к хлебу. Вам понятно почему?
-ответы детей: Потому, что город пережил голод. Потому что ничего, кроме кусочка хлеба в день не было.
Правильно, потому, что только маленький кусочек хлеба спас много жизней. И, давайте, и мы будем всегда уважительно относиться к хлебу. Да, сейчас у нас всегда много хлеба на столе, он разный, белый и черный, но он всегда вкусный. И все вы должны помнить, что хлеб нельзя крошить, нельзя оставлять недоеденным.

Несмотря на такое тяжёлое время, работали детские сады, школы. И те дети, которые могли ходить, учились в школе. И это тоже был подвиг маленьких ленинградцев.

Ленинград продолжал жить и работать. Кто же работал в блокадном городе?
На заводах для фронта делали снаряды, танки, реактивные установки. Работали на станках женщины и даже школьники. Люди работали до тех пор, пока могли стоять на ногах. А когда не было сил дойти до дома, они оставались до утра здесь же на заводе, чтобы утром опять продолжить работу. А как ещё помогали взрослым дети? (Они тушили зажигалки сброшенные с фашистских самолётов. Тушили пожары, носили воду из проруби на Неве, потому что водопровод не работал. Стояли в очередях за хлебом, который давали по спец. карточкам. Помогали раненным в госпиталях, устраивали концерты, пели песни читали стихи, танцевали.

Девочки исполняют танец «Катюша»

.
Давайте, сейчас исполним песню о Ленинградских мальчишках в память об их героических делах, ведь многие из них не дожили до наших дней, но память о них жива в наших сердцах.
♫ песня о ленинградских мальчишках

Город продолжал жить. Блокада не могла остановить творческую жизнь города Работало радио, и люди узнавали новости с фронта. В труднейших условиях проходили концерты, художники рисовали плакаты, операторы снимали кинохроники.

Музыка звучала для воинов – ленинградцев. Она помогала людям бороться и оставалась с ними до самой победы.
Ленинградский композитор Д. Д. Шостакович в эту жестокую зиму написал Седьмую симфонию, которую назвал «Ленинградской. » Музыка рассказывала о мирной жизни, о нашествии врага, о борьбе и победе.

Эта симфония впервые прозвучала в блокадном Ленинграде, в большом зале Филармонии. Чтобы гитлеровцы не помешали концерту, наши войска вступили в бой с противником. И ни одного вражеского снаряда не упало тогда в районе Филармонии.
Послушайте отрывок из Седьмой симфонии Шостаковича. Звучит грамзапись.
Зима голодно, холодно.Хлеб давали по карточкам, но его было очень мало и многие умирали от голода. В городе оставалось много детей и только одна дорога, по которой можно было вывести больных, детей, раненых и привести муку и крупу. Где проходила эта дорога? Эта дорога проходила по льду Ладожского озера. Ладога стала спасением, стала «Дорогой жизни» А почему она так называлась? К весне поездки по льду стали опасными: часто машины шли прямо по воде, иногда проваливались, и водители снимали дверцы кабины, чтобы успеть выскочить из тонущего грузовика…
звучит песня « Ладога»

Ребёнок
Тот город назывался Ленинградом
И шла суровая война
Под вой сирены и разрыв снарядов,
Дорогой жизни – Ладога была.
Она спасеньем ленинградцам стала
И помогла в войне нам победить,
Чтоб снова время мирное настало,
Чтоб нам с тобой под мирным небом жить!

Проводится игра «Доставим продукты в осажденный Ленинграда

В январе наши войска перешли в наступление. 4,5 тысячи орудий обрушили смертоносный удар на врага. И вот пришел этот час. 27 января 1944 года советские войска прогнали фашистов с Ленинградской земли. Ленинград был освобождён от блокады.

В честь победы в городе был праздничный салют. Все люди вышли из своих домов и со слезами на глазах смотрели на салют.

900 дней и ночей боролся наш город и выстоял и победил.
Каждый день отделяет нас от тех суровых военных лет. Но каждый должен знать и помнить подвиг защитников В память о павших в те дни, на Пискарёвском кладбище, у братских могил горит вечный огонь. Люди приносят цветы и молчат, думая о тех, кто совершил беспримерный подвиг в борьбе с фашистами, о тех, кому мы обязаны мирной жизнью.

Прошло уже очень много лет с тех пор, но нельзя забывать о той войне, чтобы она никогда не повторилась.
Поэтому и собрались мы с вами, чтобы вы услышали об этом подвиге Ленинграда и Ленинградцев

В заключении Дёмкин Денис исполнил песню «Аист на крыше».

Верейская Елена Николаевна

Елена Николаевна родилась в 1886 году и к началу войны уже была известной детской писательницей (печаталась с 1910 года). Книгу Верейской «Три девочки» считают одной из лучших книг о войне. Три девочки-подростка дружно живут в коммунальной квартире Ленинграда, начинается война, блокада…

Из отзыва: «Книга написана немного в старомодном стиле, но о блокаде написана ПРАВДА! Как голодали, в каких условиях работали, как умирали… и т. д. Написано деликатно, для детей, о взаимовыручке, о силе духа и мужестве людей и о многом другом. Эту книгу надо читать обязательно!» .

Книга «Три девочки» была впервые напечатана в 1948 году в Лениздате, последний раз переиздана в 2016г.

Цинберг Тамара Сергеевна

Тамара Сергеевна родилась в Санкт-Петербурге в 1908 году. В Ленинграде в 1929 году Тамара Цинберг окончила Художественно-промышленный техникум. Высшее образование она получила в Москве, где училась в Высшем художественно-техническом институте. В 1936 году Цинберг вернулась в Ленинград, в грозные дни Ленинградской блокады была бойцом местной противовоздушной обороны и продолжала заниматься художественным оформлением книг. С 1941 года Цинберг стала членом графической секции Ленинградской организации Союза советских художников и активно работала в ней все последующие годы.

С Цинберг-литератором общественность смогла познакомиться в 1964 году, когда вышла в свет её повесть «Седьмая симфония» , одна из самых проникновенных книг о жизни и подвиге ленинградцев в годы Великой Отечественной войны. Цинберг написала о том, что ей было известно, выстрадано и преодолено, она посвятила её памяти своего отца.

В начале 1960 годов Тамара Сергеевна отнесла рукопись Юрию Павловичу Герману на отзыв. Он посоветовал повесть опубликовать. Книга имела успех. Повестью заинтересовались на киностудии «Ленфильм», в 1966 году по мотивам повести «Седьмая симфония» был снят фильм «Зимнее утро».

В книге автор рассказывает о людях с чистой душой и совестью, о том, как, выполняя свой долг, они ежедневно совершали незаметные, но героические подвиги. И девушки-продавщицы из булочной, и управхоз, и врач из госпиталя, и девочка Катя, которая берёт под свою опеку трёхлетнего мальчика, спасая его от смерти. И благодаря этому сама обретает силы жить дальше.

Герман Юрий Павлович

Юрий Павлович родился в 1910 году, с отцом, офицером-артиллеристом, прошёл Гражданскую войну. В Ленинграде с 1929 года, учился в Техникуме сценических искусств. Печатался с 1928 года, а в 17 лет написал роман «Рафаэль из парикмахерской». Однако профессиональным литератором стал считать себя после выхода романа «Вступление» (1931), одобренного М. Горьким.

В годы Великой Отечественной войны Ю. Герман служил писателем-литератором на Северном флоте и на Беломорской военной флотилии в качестве военного корреспондента. Он всю войну пробыл на Севере. За годы войны написал несколько повестей («Би хэппи!», «Аттестат», «Студеное море», «Далеко на Севере») и пьес («За здоровье того, кто в пути», «Белое море»).

Книга Юрия Германа «Вот как это было» о блокаде Ленинграда написана от лица мальчика, которому в начале книги 7 лет. Рассказ о войне и блокаде, какими их видел маленький Миша. Ребёнок остаётся ребёнком даже в самые трудные времена - с детской непосредственностью мальчик рассказывает о своих героях-родителях, о раненых моряках и лётчиках, с которыми познакомился Миша. Детским забавам здесь тоже есть место.

Но, несмотря на лёгкий и даже задорный тон повествования, читатель всё же понимает, каким страшным испытанием была блокада для города и его жителей. Написано очень щадяще, автор ориентирован на маленьких детей и явно бережет детскую психику. Но Герман есть Герман, впечатление сильное. Впервые издана в 1978 году, последнее переиздание в 2017 г.

Адамович Алесь (Александр) Михайлович и Даниил Гранин

Алесь Михайлович родился в 1927 году. Во время оккупации воевал в партизанском отряде в Белоруссии. Окончил филологический факультет Белорусского университета, доктор филологических наук. Окончил московские Высшие курсы сценаристов и режиссёров. Последние годы жизни был директором Всесоюзного НИИ кинематографии в Москве. Печатался как критик, прозаик и публицист. Произведения Адамовича переведены на 21 язык.

О своей партизанской юности он написал роман-дилогию «Партизаны», (часть 1 - «Война под крышами», часть 2 - «Сыновья уходят в бой»). Им была написана книга «Я из огненной деревни». Он и его соавторы опрашивали людей, которые во время войны в Белоруссии спаслись и сумели сбежать из истребленных деревень, и записали их рассказы. Это тяжёлые, страшные рассказы. Книга имела успех в Белоруссии, была переведена на русский язык и за границей.

Но наиболее известен читателю Алесь Адамович «Блокадной книгой» , которую он создал вместе с известным ленинградским писателем Д. Граниным в период 1977-1981 гг. Он предложил Гранину сделать то, что он делал в Белоруссии на ленинградском блокадном материале.

Даниил Гранин родился в 1919 году, к началу войны уже окончил институт и работал инженером на заводе (печататься начал в 1949 году). Всю войну провёл на фронте. Когда началась ленинградская блокада, Гранин служил в частях, находившихся рядом с городом. Солдаты видели, как город бомбили, обстреливали, но плохо представляли, что творится в самом городе, хотя голод ощущали на собственной шкуре. Когда на передовую приезжали концертные бригады из Радиокомитета, и артистов угощали пшенной кашей, была понятна степень их голода — это был другой голод, не окопный, хотя и того хватало, чтобы отправлять время от времени в госпиталь дистрофиков и опухших.

Гранин считал, что знает, что такое блокада. Когда к нему в 1974 г. приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блокадников - он отказался. Считал, что про блокаду всё уже известно. Несколько дней шли переговоры. Наконец, поскольку у них были давние дружеские отношения, Адамович уговорил Гранина хотя бы поехать послушать рассказ его знакомой блокадницы. Потом съездили к ещё одной блокаднице. И Гранин увидел, что существовала во время блокады неизвестная никому внутрисемейная и внутридушевная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и страшных, необычных.

В конце концов, работа была начата. То, что Адамович — не ленинградец, а белорус и прошёл войну партизанскую, и у авторов была большая разница представлений о войне, о фронте, имело свои преимущества. Свежий взгляд Адамовича на Ленинград, на ленинградскую жизнь, вообще, на жизнь большого города, помогал ему увидеть то, что для Гранина давно стёрлось, - не было удивления, особых примет того военного времени.

Тогда, в середине — конце семидесятых годов - блокадников было ещё много. Блокадники передавали авторов друг другу. Они ходили из дома в дом, из квартиры в квартиру, выслушивали, записывали на магнитофон рассказы.

Оказалось, у каждого есть свой рассказ, у каждого своя трагедия, своя драма, своя история, свои смерти. Люди и голодали по-разному, и умирали по-разному. Было собрано 200 рассказов и ничего не повторилось.

Когда авторы приходили, блокадники большей частью не хотели ничего рассказывать. Не хотели возвращаться в ту зиму, в те блокадные годы, в голод, в смерти, в своё унизительное состояние. Но потом соглашались. У людей была потребность рассказать, чтобы освободиться. Когда эти рассказы слушали дети блокадников, оказывалось, что они слышали впервые о том, что происходило в этой квартире, в этой семье.

Во многих рассказах, как правило, женских, были подробности быта, того, что творилось на малом участке - очередь, булочная, квартира, соседи, лестница, кладбище. Примерно из десяти рассказов один был гениальный; два-три рассказа - талантливых, очень интересных. Но даже из невнятных иногда рассказов всё равно всегда всплывали впечатляющие детали и подробности.

А потом из этих рассказов долго и мучительно создавалась книга. О чём?

Во-первых, - об интеллигенции и об интеллигентности . Ленинград - город, который отличался высокой культурой, интеллектом, интеллигенцией, своей духовной жизнью. Авторы хотели показать, как люди, которые были воспитаны этой культурой, смогли оставаться людьми, выстоять.

Второе, что они хотели, - показать пределы человека. Мало кто мог представить себе возможности человека. Человека, который не просто отстаивает свою жизнь, а чувствует себя участком фронта. Люди понимали, что до тех пор, пока город живой, он может отстаивать себя.

Издавать «Блокадную книгу» в Ленинграде было запрещено до тех пор, пока городом руководил первый секретарь обкома Г. Романов. Первая, журнальная, публикация состоялась в Москве. И только в 1984 году книга впервые вышла в издательстве «Лениздат». В предисловии к книге рассказана история её создания и первых публикаций. Переиздана в очередной раз в 2017 г.

Крестинский Александр Алексеевич

Александр Алексеевич родился в 1928 году в Ленинграде. Писатель и поэт, переживший блокаду в подростковом возрасте. В 1950 годы преподавал в школе историю и литературу, работал старшим пионервожатым, «ставил с ребятами спектакли, водил их в турпоходы». В 1960 работал в ленинградском детском журнале «Костёр» и публиковался под псевдонимом Тим Добрый.

Первые публикации (стихи для детей) появились в 1958 году. После выхода книги «Туся» (1969) стал известен как автор детских повестей и рассказов для среднего и старшего возраста (выпустил более 10 книг). А также, переводил поэзию, составлял сборники и альманахи для детей, под его редакцией вышел альбом «Рисуют дети блокады» (1969).

В рассказах из цикла «Мальчики из блокады» (1983 г.) Крестинский рассказывает о том времени глазами детей, которых Война лишила самого главного – детства. Несколько рассказов и повесть в автобиографичном сборнике Крестинского - это жизнь ленинградских ребят до войны и во время блокады. Они были детьми - играли, мечтали о победоносных битвах, пока фашисты под стенами города не обратили их фантазии в реальность. Книга «Мальчики из блокады» была переиздана издательством «Самокат в 2015 г.

Сухачёв Михаил Павлович

Михаил Павлович родился в 1929 году, мать одна кормила и воспитывала девятерых детей. Пережив блокаду Ленинграда и приняв активное участие в обороне города, подросток Михаил Сухачев был награжден медалью за оборону Ленинграда. Избрал путь лётчика-истребителя и стал лётчиком 1-го класса. После окончания Военно-воздушной академии был оставлен там на преподавательской работе, стал кандидатом военных наук, доцентом академии.

Затем появилась книга «Там, за чертой блокады» . Герои повести, ленинградские подростки Виктор Стогов, Валерка Спичкин, Эльза Пожарова, знакомые читателю по книге «Дети блокады». В новой повести, которая читается как самостоятельное произведение, рассказывается об их дальнейшей судьбе. Оставшись в блокаду без родителей, они обрели вторую семью в дошкольном детдоме, устроенном в их бывшей школе, и вместе с ним были эвакуированы под Томск, в сибирскую деревню.

В 2008 г. вышла книга Сухачева «Или Цезарь, или ничто!» о разработке в фашистской Германии в 1930-1945 гг. совершенно нового для того времени ракетного оружия, с помощью которого Гитлер надеялся изменить ход Второй мировой войны на заключительном её этапе. Эту книгу Михаил Павлович подарил многим ветеранам войны и школьникам.

Семенцова Валентина Николаевна

«Лист фикуса. Рассказы о войне» , 2005 г.

Автор книги принадлежит к тому, уже не многочисленному поколению людей, которых называют « Детьми блокады» . В своих рассказах от лица пятилетней героини автор обращается к сверстникам, живущим в XXI веке, и повествует о военном детстве, о жизни маленькой девочки Вали, которой шёл четвёртый год, и её мамы в блокадном Ленинграде.

Книга адресована читателям старшего дошкольного и младшего школьного возраста. Это издание как раз для разговора о войне и блокаде с маленькими читателями. Без жутких подробностей, даже несколько бесстрастно, больше фактов, чем переживаний, но и этого хватает, чтобы прочувствовать весь ужас тех дней. Книга переиздавалась в 2014 г.

Пожедаева Людмила Васильевна

Людмила Пожедаева не стала писателем (работала филологом и гидрологом – ездила в экспедиции), да и мемуары эти – дневник 16-летней девочки. Повествование ведётся от лица девочки Милы, которой, когда началась война, было всего 7 лет. В 16 она решила записать всё в тетрадь, пока всё свежо в памяти, хотя такое не забудется никогда.

Описываются все события, произошедшие с ней, со знакомыми и об увиденном вокруг. О страхе и боли, которые испытала. Всю боль и горечь ребенка, оказавшегося в эпицентре тех страшных событий, 16-летняя девушка за месяц с небольшим выплеснула на страницы своего дневника воспоминаний.

Писала Мила для себя, писала только правду – себя ведь не обманешь, и не предполагала, что ее мемуары когда-нибудь кто-нибудь прочитает. Возможно, они так и затерялись бы – девчонки в этом возрасте нередко ведут дневники, песенники, опросники. «Если бы отец не порвал тогда тетрадь, не разорвал её на мелкие кусочки – «За такие художества могут и посадить», — я больше, чем уверена, что эта рукопись пропала бы, как и все остальное. А так я собрала порванные страницы, склеила их, отутюжила, кое-что – переписала — воспоминания вперемежку с рисунками и стихами. Сохранить их хотелось уже из принципа» — рассказывала Людмила Васильевна. Обнародовать свой дневник женщина решилась не сразу.

Никольская Любовь Дмитриевнав

Любовь Дмитриевна в 1941 году окончила школу. Её выпускной состоялся 21 июня, а на следующий день началась Война, с первых дней которой Ленинград подвергался массированным бомбардировкам. Несмотря на это, Никольская решила остаться в городе и поступила в мединститут, а во время блокады её зачислили в противопожарный полк обороны, бойцы которого были закреплены за семьями, чьи родители работали на заводе, а дети находились дома. На попечение Никольской было 14 семей. После войны Людмила Никольская стала писателем.

Одни из самых тяжёлых месяцев блокады пришлись на зиму 1941-42 годов. Именно это время описывает Людмила Никольская в повести «Должна остаться живой» , издана в 2010 г.

Перед нами жильцы коммунальной квартиры, но какими были их отношения между собой до войны, мы узнаём параллельно с блокадными событиями. В книге часто появляются отсылки к мирному времени, воспоминания или сны. Главная героиня — Майя, успела до войны закончить 3 класс. Но как быстро приходилось взрослеть в то время! Несмотря на весь трагизм повести, она всё же наполнена светлым оптимизмом и надеждой, что Война когда-нибудь закончится.

Дневники блокадных детей

Сохрани мою печальную историю. Блокадный дневник Лены Мухиной

Елена Мухина родилась в Уфе. В начале 1930 годов вместе с матерью переехала в Ленинград. Когда её мать заболела и скончалась, девочку удочерила тётя, Елена Николаевна Бернацкая, работавшая в то время балериной в Ленинградском малом оперном театре, потом художником в том же театре.

В мае 1941 года, в записной книжке Бернацкой, Лена начала вести дневник. С началом войны записи в дневнике носили бодрый характер, но в дальнейшем, особенно в связи с блокадой Ленинграда, их характер изменился. В них откровенно и детально описывалась жизнь в осаждённом городе: обстрелы и бомбёжки, крохотные пайки хлеба, холодец из столярного клея, смерть близких людей.

Лена внимательно фиксирует приметы блокадного быта, пытается осмыслить свои поступки и душевные движения. 7 февраля 1942 года скончалась и приёмная мать. Последняя запись в дневнике датирована 25 мая 1942 года. В начале июня 1942 года в истощённом состоянии Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Потом училась, работала, умерла в Москве 5 августа 1991 года.

Дневник Лены Мухиной хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. При помощи историка С. В. Ярова в 2011 году дневник Лены Мухиной был выпущен в издательстве Азбука с его же вступительной статьей.

Документальная повесть о Тане Савичевой и ленинградцах в блокадном городе. Илья Миксон «Жила, была »

Про Капу Вознесенскую

Блокадный дневник 14-летней школьницы, ленинградской Анны Франк, найденный жильцами одной из коммуналок в 2010 году, опубликован к 70-летию Победы.

Про Аню Бирюкову

Блокадный дневник четырнадцатилетней ленинградской школьницы. Июнь 1941 — май 1943 гг. Как и Капа Вознесенская, Аня родилась в ноябре 1927 года, с разницей в несколько дней. Они непохожи — боевитая Капа и спокойная, с внутренним достоинством («но мы еще кошек не ели, так как у нас натура совсем другая…») Аня. Но общее Пережитое делает их близкими… Дневник опубликован в конце 2015 г.

Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда

Сборник рассказов от первого лица тех, чьё детство пришлось на тяжёлое блокадное время. Болезненные воспоминания героев, их стойкость и мужество ещё раз напоминает читателям, какой нелегкой ценой досталась Великая победа. Издан в 2014 г.

Эта книга — уникальный военный дневник ленинградской школьницы Тани Вассоевич, которая была в числе тех, кто пережил самую страшную блокадную зиму 1941-1942 годов. В январе 1942 года она похоронила своего 16-летнего брата Владимира, а в феврале свою маму Ксению Платоновну.

С самого первого дня войны до победного мая 1945 года Таня вела записи, которые замечательны ещё и тем, что содержат множество цветных рисунков. Именно они превращают дневник Тани в подлинное произведение детского изобразительного искусства времени Великой Отечественной войны. Сегодня этот исторический документ бережно хранится её сыном — профессором Андреем Леонидовичем Вассоевичем, который предпослал публикации 2015 г. военного дневника вступительную статью.

Дети блокадного Ленинграда Светлана Магаева и Людмила Тернонен

Книга подготовлена к 70-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов при участии «Московской общественной организации ветеранов – жителей блокадного Ленинграда».

Авторы в детском возрасте пережили бомбардировки и артобстрелы, лютый голод и промозглую стужу первой блокадной зимы. В книге представлены психологические портреты 126 блокадных детей разного возраста, приводятся данные о вкладе ленинградских детей в оборону города и о спасении осиротевших малышей.

Авторы, профессиональные врачи более чем с полувековым стажем, систематизировали особенности характеров блокадников, которые способствовали выживанию в экстремальных условиях: выносливость, обостренное чувство гражданского и семейного долга, ответственность, самообладание в критических ситуациях.

Все выжившие в блокаду дети состоялись в дальнейшем как незаурядные личности. На Пискаревском, Смоленском, Серафимовском и Волковом кладбищах покоятся жертвы блокады, в том числе ленинградские дети. Никто не знает, сколько детей погибло от голода, сколько убито бомбами и снарядами. По некоторым подсчетам, из 400 тысяч детей, остававшихся в городе к ноябрю 1941 г., погибло не менее 200 тысяч.

В книге собраны документальные свидетельства и воспоминания бывших детей-блокадников, сведения о том, что довелось им испытать, как удалось выжить, выстоять и помочь близким, и как сложилась жизнь после войны.

Обзор подготовила Анна